Юрий Николаевич Чугунов.
Литературные произведения.

«Модернист»

И снова – время действия моя бедная юность. Почти ежедневные выстаивания на «бирже» иногда приносили- таки плоды - нам «обламывалась» «халтура» и мы, трепеща от счастья, мчались на край Москвы за своими хилыми «квинтами» и децимами». На сей раз привалило счастье мне: «халтура» за «дециму» (червонец) в Доме журналиста с хорошими музыкантами. Играть недолго – три часа -  с 8-и до 11-и.

Я в ту пору был еще студентом «Мерзляковки», кажется, 1-го или 2-го курса, и пока играл на «фанере», т. е., на фортепиано. Играл – это, правда, громко сказано: пытался нажимать септаккорды (ноны еще не всегда прорезывались), и выстукивал несколько ходовых фигур буги-вуги, которым меня научил Слава Шапорин. Мог изобразить несколько пьес из репертуара Армстронга и Гленна Миллера. Вот и все. И с таким вот багажом подрядился я на солидную «халтуру» с действительно хорошими музыкантами: тромбонистом Александром Абрамовым и альт-саксофонистом Владимиром Кудрявцевым – оба из прославленного Утесовского оркестра, как вскоре выяснится.

Как у меня хватило наглости и смелости на такой шаг, не помню. Могу списать это лишь на безрассудство молодости.

Так или иначе, прихожу я за четверть часа до начала на место будущего ристалища в своем кургузом и протертом синем пиджачке и скромно сажусь в уголок. А вот и музыканты. Ударника и басиста не запомнил; возможно, басиста и не было – в то время такая ситуация была обычна. А Кудрявцева и Абрамова запомнил крепко. Но вот подоспела пора подняться на сцену и приступить к своим прямым обязанностям. Сели. И тут (о, ужас!) тромбонист Александр Абрамов начинает предлагать пьесы, с которых можно было бы начать, а я ни одной не знаю!  Абрамов – маленький, восточного типа, со сплюснутым носом живчик, удивленно вскидывал свои густые брови , и, наконец, спросил: «А что же ты знаешь?» Я наиграл ему начало то ли из Армстронга, то ли из Миллера. Но эти вещи были им незнакомы.

Тогда инициативу взял в свои руки Владимир Николаевич Кудрявцев. Лицо у него было доброе, улыбчивое, и, в отличие от чернявого Абрамова, он был почти альбинос. Я почувствовал, что это -спасение, и решил во всем положиться на его волю и доброжелательность. И он-таки меня выручил – стал подсказывать мне гармонию каждой незнакомой пьесы, которые мы играли, и таким образом я кое-как выкарабкался из щекотливой ситуации. Говорил громко: «Двойная доминанта!,  Доминанта!» - но это он мог уже не кричать – гармонии были простые.

В перерыве он набросал мне на бумажке несколько гармонических схем, что мы должны были играть во втором отделении, и я более или менее благополучно довел свою постыдную роль до конца. Соло мне, конечно же, не давали, а то скандал был бы полным, и не только для меня.

Червонец мне все-таки вручили. Абрамов, проводя эту благотворительную акцию, укоризненно заметил: «Что же ты не предупредил на бирже, что ты модернист (?!),  мог нас подставить».

Хорошие они были ребята. Может быть, и мой затрапезный пиджачок их умилостивил.

Кудрявцева я после этой злополучной халтуры стал часто встречать на улице Горького, и он всегда останавливался и спрашивал, как мои успехи. Гораздо позже мы стали встречаться с ним уже в Союзе композиторов, когда я туда вступил, – он был аккуратным посетителем эстрадно-джазовой секции Минха, а позже – Саульского.

Мучил ли меня стыд или угрызения совести, когда коснулся моей руки вожделенный червонец? Вспоминаю, - и не могу дать утвердительного ответа. Нет, радость обуяла меня в этот момент: червонец - немалая сумма для того времени. В бедовой моей голове трепыхалась мысль,  как я буду завтра утром хвастать моему другу Рубику, что лабал с Утесовскими музыкантами, когда мы будем пропивать этот червонец в саду «Аквариум». Да еще и в модернисты попал! В этом уютном садике,  в самой его глубине, рядом с туалетом, в котором ужасный Азазелло и кот Бегемот били несчастного Степу Лиходеева, - располагалась пивная, которую мы с другом окрестили «У рыб», прочитав Швейка.

В эту пивнушку мы с Рубиком частенько наведывались еще в то время, когда  и слыхом не слыхивали ни о каких бегемотах и лиходеевых. А если бы могли мы знать о легендарном романе, то удовольствие от сидения под тентом рядом с историческим туалетом, вероятно, было бы гораздо сильнее.