Юрий Николаевич Чугунов.
Литературные произведения.

Нанайская борьба

В детстве и ранней юности я мечтал стать клоуном. Цирк я любил самозабвенно. Ходил в цирк чуть ли не каждую неделю. Если не на представление, то хотя бы для того, чтобы постоять у его ярко освещенных дверей, полюбоваться на громадные рекламные щиты с фотографиями новых номеров;  а то, глядишь, удавалось увидеть вблизи какого-нибудь известного артиста. Если я не шел к цирку, то, гуляя по улицам, украдкой вырезал бритвой с афишных щитов изображения любимых цирковых артистов – в основном, акробатов-прыгунов и клоунов. Среди клоунов были любимцы: Эдуард Середа, Борис Вяткин со своей «Манюней» (такса), Константин Берман.

Середа привлекал меня своей внешностью. Мне казалось, что он был красив, немного походил на Чаплина -  с такими же черными усиками. Это была типичная детская влюбленность. Что у него был за номер, я не помню; в памяти остались только некоторые его ужимки: например, как он, здороваясь, поджимал ногу.

Вяткин, по прозвищу «Костя» подкупал своей добротой, «Манюней», и грубоватыми, в традициях старого цирка, хохмами. Я интуитивно чувствовал, что он добрый и чувствительный человек, и, несколько лет спустя, получил этому подтверждение: он в передаче о «Карандаше» заплакал, вспоминая о нем. К самому же легендарному «Карандашу» (Румянцеву) я был равнодушен. Он даже немного раздражал меня своим фальцетом и некоторыми несмешными (идейными) номерами.

Бермана я любил  за его  акробатику. Он был уже в возрасте, но лихо крутил сальто и выделывал разные смешные акробатические кренделя.

К сожалению ни разу не удалось увидеть живого Енгибарова. Он появился позже, когда к цирку я уже поостыл.

Хорошо запомнился мне один долговязый латышский клоун со своим очень смешным номером: в ящик залезал его напарник; Латыш, изображая фокусника, покрывал ящик простыней, так, что возвышалась голова под покрывалом. Потом доставал из-за пазухи огромную вилку и втыкал ее в эту голову. По залу проносился вздох ужаса. Пока он раскланивался, напарник вылезал из ящика, держа в руке шар в простыне с воткнутой в него вилкой. Шар оказывался тыквой.

Позже появились очень смешные клоуны - Маковский и Ротман. Их «балетный номер» до сих пор стоит у меня перед глазами. Миниатюрный и несуразный Маковский разбегался и ласточкой прыгал в подставленные Ротманом руки. Ротман в этот момент отвлекался на какую-нибудь девушку в партере, и Маковский плюхался на пол. Потом Ротман брал его за ногу и за руку и кружился с ним, при этом Маковский сдирал с о своей головы парик и махал публике. Это было очень смешно.

Нравился и Никулин с Шуйдиным. Потом они, правда, несколько поднадоели, когда их стали часто показывать по телевизору, а номера они меняли редко.

Совсем не нравился Олег Попов. Он был ловким, даже обаятельным, но совсем не смешным.

Итак, преследуя безумную мечту стать клоуном, записался я в акробатическую секцию при спортивном обществе «Крылья Советов», что на Ленинградском проспекте. Это было близко, а главное, над зданием спортклуба парашютился серебристый цирковой купол. Это казалось мне хорошим знаком – приближало к моей мечте.

И вот стою я в маечке, трусиках и «чешках» в ряду своих сверстников и жадно вслушиваюсь в волшебные слова тренера, вернее, тренерши: «перемет», «фляк», «Рондат-сальто», кувырок с разбега и другие чудесные вещи. Ничего этого мы еще делать не умеем, кроме кувырка (с него и началась тренировка).

Но вот проходит неделя-другая, и мы уже крутим переднее сальто с трамплина – восхитительное ощущение! Наша тренерша имеет немного помятый вид:  от нее малость веет алкоголем, и не первый раз. Но она добрая, а акробатка великолепная. Как-то удалось наблюдать ее работу в паре с партнером: в стойке на одной руке (ее держит также на одной руке партнер) она не шелохнется – тугая, как стрела. И как это ей удавалось сочетать алкоголь с акробатикой, до сих пор не понимаю.

А рядом тренируется асс. Он выделывает какие-то совсем уж невероятные вещи: например, пируэт с места! Я такого больше никогда ни у кого не видел. Сам асс – молодой, красивый парень с мужественным, волевым лицом, несколько жестковатым, с двумя глубокими складками на щеках. Я гляжу на него, как завороженный. Как раньше на своего любимого клоуна Середу. Когда он приходил на тренировку, это было для меня праздником. Звали его Женя. Такой гордый акробатический Евгений Онегин. А вот он выступает на соревнованиях – делает совершенно немыслимые прыжки и зал ему аплодирует. А в зале в основном спортсмены, и «сорвать аплодисмент» у своих коллег не так-то легко.

К концу года я чему-то научился и уже готов был сдать нормы юношеского разряда, но тут случилась беда. Я сломал руку. Полез на перекладину, что-то там выкручивал и упал на одну руку. Кость выскочила из сустава предплечья и торчала нелепо. Перелом (Правда, закрытый) и отрыв бицепса. Это серьезно.  Ребята отвезли в Боткинскую больницу. Там наложили гипс, и с этим гипсом я проходил все лето. Потом был длительный период восстановления: рука не разгибалась дальше 45 градусов. Парафиновые компрессы, лечебная гимнастика… Короче говоря, на  карьере акробата можно было ставить крест. И я его поставил, занявшись музыкой.

А через несколько лет, ошиваясь на «бирже», где музыканты собирались каждый день в надежде найти халтуру, вдруг заметил знакомый «медальный профиль». Сомнений не было: то был тот акробат-виртуоз, тот самый Женя – кумир моей юности. Но как он постарел! То, что он пьет, не вызывало сомнений. «Ефрейторские складки» на щеках углубились и умножились, лоб также был изборожден морщинами, под глазами мешки. В общем, типичный «портрет Дориана Грея»! Интересно, что же он здесь делает, почему вышел из дверей «Москонцерта»? Вскоре все выяснилось. Он сдесь работал. На его работу мне через некоторое время удалось полюбоваться.

Играли мы халтуру в каком-то клубе. Эстрадный концерт. В перерыве – танцы (мы играем). Кончился перерыв – мы идем в зал смотреть концерт. Чаще, конечно, мы шли не в зал, смотреть концерт, а в буфет. Но на этот раз пошли в зал. Поет певичка, пошлит конферансье, корячатся силовые акробаты, снова певичка – уже другая. И вот объявляет конферансье: «нанайская борьба»! Я хотел было уже уйти - не очень то я люблю этот номер. Но почему-то остался. Два маленьких человечка в оленьих шубках сплелись в объятиях, ставят друг другу подножки, падают, снова возятся… Номер окончен. Один человечек вдруг взметает другого вверх, что-то там расстегивает и оказывается одним нормального роста артистом. Я даже вздрогнул: это был он – акробат Евгений, красный потный, старый, и, наверное, слегка выпивший. Как мне стало его жалко,- сердце сжалось. Сломала-таки его жизнь пополам. Недолго блистал он в спортивном мире, превратился в захудалого эстрадника с надоевшей «нанайской борьбой», будь она неладна. А какие чудеса он выделывал в спортивном зале! – редкостным даром обладал. Тогда мелькнула у меня мысль: есть, наверное, у меня ангел-хранитель – уберег от подобной судьбы, так наглядно продемонстрированной со сцены этим сломанным человеком.

В Москонцерте его ценили: работал он отлично, наверное исполнял свой номер с «нанайской борьбой» лучше всех, подвизавшихся на этом странном поприще. Но он пил все больше. Дальнейшая его судьба мне неведома. Хотя нетрудно догадаться.